О театре

Писатели, драматурги и режиссеры сегодня ищут язык новой коммуникации с людьми XXI века, язык, способный выдержать конкуренцию с миром компьютерной графики и с лаконичностью современных форм общения. Неудивительно, что острие этих поисков находится в подростковом пространстве: люди XXI века — это они, родившиеся при соцсетях. Но именно с ними театру особенно трудно: театр провинциальный — платформа достаточно консервативная (не считая передовых мобильных трупп), и решиться на разговор по-новому может далеко не каждый ТЮЗ, не говоря уже об академических драмах. Может быть, поэтому новое и живое зачастую рождается там, где на «старое» попросту не хватает средств.

В нижегородском театре «Вера» режиссер Ирина Лаптиева поставила пьесу Юлии Тупикиной «Майя и Кощей». В бездомном детском театре, который уже четвертый год мотается по съемным площадкам, поставили пьесу молодого драматурга, в которой поднимается такой мощный пласт подростковой проблематики, что ее надо смотреть не только подростковыми классами, а целыми родительскими собраниями. Не говоря уже о том, что это просто хороший и живой спектакль, при ожидаемом минимуме вложенных материальных ресурсов демонстрирующий неожиданно высокий уровень сценической фантазии и чувства юмора. Сюжет пьесы представляет собой причудливую, круто замешенную, но вполне органичную смесь всем нам знакомых городских экологических проблем с психологией одинокого подростка: девочка Майя, недавно потерявшая отца и испытывающая сложности в общении с матерью и сверстниками, решает защитить любимый сосновый парк от уничтожения под фундаментом очередного торгового центра. И все бы было вполне привычным, если бы на стороне Майи не выступал… Кощей. Присутствие данного персонажа резко меняет нашу оптику, а история обретает новый ракурс и небанальность: сказочный персонаж, обладающий арсеналом волшебных средств, реализует детскую мечту, которая навсегда остается в любом взрослом сердце: победить зло с помощью чуда, одним взмахом волшебной палочки!

Юлия Тупикина, перенося на сцену вполне живой, звучащий вокруг нас язык общения подростков, сохраняет при этом необходимый баланс речевой правды и художественности. Она обходится без ненормативной лексики и сленга, используя прием дополнения: парой «узнаваемых» фраз она приобретает доверие зрителя-подростка, а в следующих фразах, на той же волне, вдогонку, подкидывает ему мысли для размышления. Хорошие мысли, качественные. О добре и о том, как его понимать сегодня. О добре абстрактном и добре действенном. О разных уровнях добра и о том, как его нести в мир, продуцировать, делать. Добро в общемировом масштабе: найти способ переработки пластика, осчастливить все человечество; добро в отдельно взятом городе: спасти парк с соснами и белками; добро в отдельно взятых человеческих жизнях — помирить мать и дочь, смягчить острую боль утраты любимого человека, победить одиночество в отдельно взятом человеческом сер- дце. Об отношениях поколений. Все эти темы почти всегда возникают в пьесе неназойливо, как бы невзначай, и многое подростку и родителю предлагается до- думать самому.

…Черный кабинет сцены и несколько больших картонных коробок, в беспорядке разбросанных по полу. На сцене появляются два подростка-акселерата с разрушительными наклонностями, которые, угнав с парковки торгового центра несколько тележек, под активный бит и ритмичное одобрение зрительного зала устраивают с ними варварское развлечение. Но вот один из них заметил кого-то за кулисами, и живая жертва становится гораздо интереснее бездушных тележек. Майя — одноклассница хулиганов Дэна (Денис Зиненко) и Джона (Константин Воронин) и постоянный объект их нападок: она слишком выделяется в классе независимым и нелюдимым нравом, а также синим цветом волос. Поиздевавшись над девчонкой, отобрав у нее велосипед и заточив в коробку, хулиганы скрываются, а на помощь Майе приходит странный человек бомжеватого вида, в котором она признает уборщика тележек у ближайшего супермаркета. Из их разговора постепенно выясняется, что Майя в исполнении Александры Трушкиной — вовсе не хмурая, а вполне милая, добрая и любопытная тринадцатилетняя девочка, а бомж — тот самый Кощей, которого актер Михаил Жулев сделал застенчивым, неловким, чудаковатым... Да, Майя тоже долго не могла поверить, что он тот самый, пока он не оживил паучка и не оторвал себе руку (впрочем, тут же приделал обратно). Завязкой сюжета становится открытие, что бедный Кощей больше не может делать зло — у него тикают специальные часики, замеряющие уровень добра в организме. А добро делать он особо не умеет. И как отличить добро от зла — тоже не очень понимает. И вот тут Майя становится для него проводником: сначала она транслирует ему общеизвестные способы «причинить добро» — бабушек через дорогу перевести, людям улыбаться… Когда это не вызывает энтузиазма ни у бабушек, ни у людей, ни у самого Кощея, они начинают совместный поиск настоящих добрых дел. В итоге Майя убеждает его помочь ей защитить любимый парк от продажных чиновников, которые хотят построить на его месте очередной торговый центр. Заодно рассказывает об отце, который умер год назад, о матери, с которой потерян контакт, о Дэне, отец которого и есть тот самый чиновник-бандит, покушающийся на парк и вырастивший сына-бандита… Борьба за парк становится мощным объединяющим и преобразующим фактором. Активное добро, заложенное в натуре Майи и в идее защиты парка, дает возможность Майе помириться с мамой Машей (Ольга Куклина), сообщнику Дэна Джону — перейти на сторону Майи и понять, что созидание интереснее, чем разрушение. Наконец, защитив парк, Кощей получил на своих «часах добра и зла» целых 60 минут, а значит — запас жизни и новых друзей. Довольно наивная, эта идея, тем не менее, несет в себе необходимую для подростков очевидность и прямолинейную убедительную силу. Еще одна важная тема, которую поднимает пьеса — утрата близкого человека и умение жить с такой утратой. Майя потеряла отца, единственного, кто пони- мал и принимал ее безусловно. Мать, знятая карьерой и внешностью, уделяла девочке мало внимания. И только совместная защита парка привела к появлению близости между матерью и дочерью, которая в какой-то мере заполнила пустоту в душе Майи, а волшебная помощь Кощея подарила возможность встретиться с прошлым. Пусть в спектакле неясно, кого же увидела Майя — действительно тень отца или Кощея, который, жалея ее, сыграл эту роль. Важно, что теперь в ее душе отчаяние уступило место благодарной памяти.

Спектакль «Майя и К» (так слегка сократили название в театре, расширив при этом смысл) является живой иллюстрацией к поговорке «голь на выдумки хитра»: минимум средств — повод к буйству фантазии. В простом черном кабинете сцены максимально выразительно смотрятся несколько картонных ящиков, тележки из супермаркета, одинокий велосипед… В кромешной тьме остро и пронзительно бьют по глазам фонари, а танцы светящихся элементов производят неизгладимое впечатление. Обстановка зачастую рисуется звуками: вечер — звуками затихающего города, сигналами машин; парк — поющими птичками. Конечно, подобная неприхотливость порой провоцирует ощущение студийности, «игры на коврике», но в данном случае, в разговоре о бомжах и подростках, это даже уместно. Волшебство в спектакле воплощено с помощью нехитрых, но действенных и эффектных приемов. Отрывающаяся конечность Кощея вытягивается из-за кулис на резинке. Прелестен танец флуоресцентного разборного кощеева скелета, составляющего из своих косточек причудливые фигуры. Еще одна запоминающаяся фосфорическая сцена — усмирение Кощеем разнузданных гопников с помощью сияющей картины звездного рыцаря, скачущего на коне в светлое будущее. И самый впечатляющий момент — появление на сцене динозавра. Бутафоры «Веры» всю душу вложили в свою «девочку», и динозавр действительно прекрасен… но находится на сцене буквально две минуты, а потому невольно возникает вопрос — ради чего столько усилий? Мы не видим созданный Кощеем над парком купол дождя, но этот лишь упоминаемый локальный непрекращающийся дождь прозвучал для меня гораздо сильнее, чем внешние спецэффекты — как явственная аллюзия на «Гадких лебедей» Стругацких. И там, и там дождь смывает дурное прошлое и делает возможным другое будущее, возможное благодаря детям. В целом обращение к этому тексту любого детского театра можно только приветствовать. В случае «Веры» это решение не просто мудрое, но и бесстрашное: эта пьеса актуальна не только для зрителей, она важна и для самого театрального коллектива как еще одна отчаянная реплика в продолжающейся борьбе театра за свой дом. При всей эффектности сценических трюков, главными все равно остаются слова, произнесенные со сцены: «Нельзя спасти весь мир, но можно помочь одному маленькому человеку». Или одному маленькому театру. А еще после спектакля остается грусть, потому что вопрос — возможна ли победа над современным злом без помощи Кощея? — открыт.